СОРОК ХРИЗАНТЕМ
Леха ушел от нее поздним утром, соврав, что вернется потом, к
вечеру. И теперь, бредя по тихому заснеженному переулку, он туго размышлял,
отчего не хочется к ней возвращаться.
Давила необъяснимая тоска, и на душе было пусто, серо. В
добротном кожаном портфеле лежала куча веселых денег, а ему ничего не хотелось.
Ничего, мучила лишь жажда.
Он зашел в привокзальную столовку - никаких напитков, кроме
яблочного компота. Взял два стакана, сел в углу за столиком, где уже устроился
пожилой мужчина с интеллигентным лицом, но в задрипанной кепчонке и пропащем
полупальтишке. Интеллигентный папаша пил бутылочное пиво, пил медленно,
помаленьку, робко озираясь.
--Чего таишься, старый?
--Береженого бог бережет. Афиша нам ни к чему.
--Плешь твои побаски. Где покупал?
--Рядом. В магазинчике. Хотите, налью? - Каким-то безошибочным
нюхом интеллигентный папаша чуял, что подсевший при деньгах и щедроты окупятся.
--Лей, коли не жалко. Эти кисели не про меня.
--Хорошим людям чего ж жалеть. - Папаша быстро принес чистый
стакан.
--Откуда ты взял, что я хороший?
--По облику.
--Цы-ган.
--Не цыган, а людей понимаю...
Леха усмехнулся: в портфеле его лежали тыщи, а он в паршивой
столовке, пропахшей дешевыми щами, пьет даже не свое пиво с замухрыгой в
задрипанной кепчонке.
--Такая вакса, лейтенант, - вздохнул Леха...
--Не понял.
--И не надо.
Они кончили бутылку, Леха дал интеллигентному папаше червонец,
и тот быстро приволок вина. Закурили. Уборщица, забрав посуду, предупредила,
чтоб дымили поосторожней. Леха и ей дал червонец.
--Вы что ж, приезжий? - Интеллигентный папаша еще не видывал,
чтоб так, ни за понюх табака уборщицам червонцы совали, и оттого, сильно
разволновавшись, перешел на "вы" и вытер лысину кепчонкой.
--С Севера я, полковник. С Архангельска. Лесок
валил-подваливал.
--Большие, видно, деньги заработали?
--Куш приличный. Вот он - полный портфель хрустящих...
--Деньги, конечно, большая сила, - протянул папаша.
--Не в них счастье, капитан. Деньги - пшено...
--Уж не говорите. За большие деньги все можно.
--Врешь. Ни хрена они не могут. Нет их - так все грезишь,
подфартило бы луну пощупать. А пощупаешь - пыль. Подорожная пыль. Вот такая
вакса, генерал. - Леха помолчал. Закрыв глаза, потер лоб ладонью. - Открывай
бутылку, я тебе к слову байку подрасскажу. Желаешь?
--Чего ж не послушать. Вы человек, видимо, бывалый, хотя и
молодой.
--Любил, капитан, я бабу одну, - начал Леха, - добрая была
девка. И красючка, и так - что лодка надувная. Ну, как любил - об этом писатели
умеют расписывать. Только вскоре вильнула эта краля хвостом и за какого-то
дальнобойщика выскочила. Шоферила один, на дальних рейсах нескучную деньгу
сшибал. Ну, подурил я, конечно, пару недель, потом слинял в Архангельскую
губернию лесок подваливать. Всякое было там, кони карие, да не в этом соль. Три
года молотил как лось, и, веришь ли, не было за три года дня, чтобы о ней -
Лизой ее звали - не вспоминал. Кликнула бы - рванул к ней босиком по снегу,
любой палец, да что палец - руку, казалось, за нее под топор бы положил. И вот
три года прошло-просвистело, прибыл я в Питер тузом балабановским. Прямо с
аэропорта звонок ей делаю. Не удивилась. Словно вчера расстались. "Куда ж,
говорит, ты, Лешенька, пропал?". Словом, в тот же вечер вознесся я к ней. Минут
пять у порога стоял - сердце подуспокаивал...
--Молодой человек, у нас, между прочим, не курят. Мы от дыма
задохнемся, если все курить начнут. Погасите сигарету. - Перед столом возникла
широкая женщина в белом халате.
--Держи за вредный цех, - Леха сунул ей в карман красную
бумажку. - Мало? На еще!...
Женщина покраснела, но деньги не вернула. Покраснела и ушла.
Интеллигентный папаша часто заморгал и опять вытер кепочкой лысину.
--И не жаль вам денег, милый человек?
--Чего их, кони карие, жалеть. Бумага да краска.
--Машину можете купить.
--Плешь все это. Свобода дороже. С машиной во сне вздрагивают
да вскрикивают. А я всласть похрапеть люблю...
--Ну-ну, и что же дальше, расскажите. - Интеллигентный папаша
сильно расстроился вылетевшими у него из-под носа деньгами и хотел отвлечься.
--А дальше - открыла она мне. Смотрю - сдала девка. Чуть
осунулась, в лице бывалость появилась, изменилось лицо. С мужем она развелась.
Дочурка имеется. Словом, сели, музыка, тары-бары. Остался у нее...
Утром проснулся - тоска, генерал. Не понять, отчего тоска. Она
на кухне кофе сварганила. Гляжу - в халатике, обычная ручная баба, какая у
всякого имеется. Думаю: неужели я, кони карие, из-за нее хотел себе палец
отрубить или того скуше - руку? "Чего ж ты, Лешенька, там жену себе не нашел?" -
спрашивает. "Не искал", - говорю. Улыбается спокойно и довольно. А у меня на
душе осенний скворечник и дождь моросит. Тошно. И оттого, что Лешенькой кличет и
про какую-то Клавку рассказывает, которая куда-то с эфиопом уехала. Кофе кислый.
Во рту кисло...
Соврал я, что по делам мне надобно, из-за стола поднялся. В
прихожей она мне вот этот шарф поправляет. "Когда придешь?" - спрашивает.
"Вечером", - отвечаю. Вру, как лошадь. Решил с концами уйти.
Сунул я ей пачку хрустящих - откупился вроде. Откупился и
слинял. Вот такая хреновина, капитан. Такие бананы с хреном.
--Не пойму, извините, отчего ж вы не вернетесь к ней? У вас
ведь любовь.
--Была, да вышла. Как мяч иглой проткнули.
--Извиняюсь, конечно, но как-то неправдоподобно. Чувства
постепенно проходят. А у вас, отчего ж так скоро?
--Вот ты, маршал, и растолкуй - отчего так скоро.
--Не знаю, милый человек. Чужая душа - потемки.
--Я тоже не знаю.
"Может, оттого, - подумал Леха, - что чем дольше ожидаешь
праздника, тем быстрей он проходит".
--Женщина она, как я понял, самостоятельная. Если ребенок, так
это бывает. Видимо, извините, у вас кто-нибудь получше имеется?
--Лучше ее - она сама, только та, которую еще не касался.
--А вы не сокрушайтесь, милый человек. Женщин вокруг - всякой
масти по пясти. Опять же при деньгах - выбор свой...
Вино кончилось, и интеллигентный папаша говорил ласково, в
надежде, что Леха еще раскошелится. Хотя, как все слабые выпивохи, был он с
людьми мягок - так выгодней. "Дурак", - подумал Леха. И так и сказал:
--Дурак ты, капитан.
--Может, еще за бутылочкой сбегать? Я мигом...
--Валяй.
Леха сунул ему бумажку и, оставшись один, закурил. Тоска не
проходила. Интеллигентный папаша долго не возвращался. И, слава богу - вина
больше не хотелось. Он взял портфель и вышел из столовой.
На улице сверкало солнце. Леха несколько раз глубоко вздохнул,
прочищая ноздри морозным озоном. "В аэропорт", - решил он, но вспомнил о сестре
Наде.
Сев в такси, долго ехал на Гражданку. Нади дома не оказалось -
работала. Он завернул в газету пятьсот рублей, прямо по шрифту написал: "Надежде
от Лехи" - и попросил соседей передать пакет сестре.
--Теперь можно и в аэропорт, - сказал он ожидавшему его
таксеру. - Приехал за тыщи верст слона посмотреть. А он на ремонте...
--Кто на ремонте?
--Слон.
--Бывает, - уклончиво заметил таксер. - Может, подсадим кого?
Машина приближалась к стоянке, у которой образовалась большая
очередь. Леха был против посадки. Хотелось одиночества, чтобы никто не мешал. Но
вдруг он увидел почти в самом хвосте очереди девушку на костылях. Лет пятнадцати
на вид, с распущенными волосами, она стояла, вся, подавшись вперед, опираясь на
костыли, отчего худые плечи ее неестественно поднялись. У нее, видимо, были свои
ноги, но безжизненные, мертвые подпорки. Сердце Лехино сжалось от жалости. "Вот
где беда-то, вот где горе-то непоправимое. И что в сравнении с этим горем твоя
хандра и мышиная возня", - мгновенно пронеслось в его голове.
--Стой, маршал! - крикнул Леха.
Очередь, отталкивая друг друга, хлынула к машине. "На Литейный
подвезете?" - "В Купчина?" - "В Ульянку?" - галдели люди.
--Брысь! - перекрывая все голоса, крикнул Леха. - Девушка,
идите сюда. Куда вам? - Он тут же сообразил, что вопрос глупый, лишний. Не все
ли равно, куда ей. Хоть в Малую Вишеру, хоть в Архангельск - все равно подсадил
бы и довез.
--Мне на Мойку, - еле слышно сказала она, подковыляв.
--Садитесь. - Леха помог ей забраться в машину и сам сел не с
водителем, а рядом с ней.
--До Невского, это рядом с Мойкой, не подвезете? - спросил
кто-то.
--Брысь! - крикнул Леха. - На Фонтанку, генерал!
--На Мойку, - робко поправила девушка.
--Вот именно. На Мойку, кони карие. Ишь шустрики выстроились.
Новостройка, а люди дремучие, как лапти. Как это там у поэта: "Оглушить бы их
трехпалым свистом в бабушку и..." - Леха осекся - рядом сидела девушка...
"Ах, ноги бы ей, милой, - подумал он. - Чудеса бы существовали
- так вот за что руку под топор. Несправедлив, кони карие, этот мир. Неужто и в
светлом будущем будут девушки без ног?.."
--Закурить разрешите? - спросил Леха девушку.
--Конечно, пожалуйста, курите.
--Я форточку открою. Вам не надует?
--Я не боюсь.
--Тогда давайте знакомиться. Я - Леха Нефартов.
--А меня звать Таня.
--Между прочим "фарт" на жаргоне - везение. А поскольку я
Нефартов - мне всю жизнь не везет. Приехал вот за тыщи верст слона посмотреть, а
он на ремонте...
--С днем ангела, значит, надо поздравлять сегодня девушку, -
встрял шофер.
--Не понял, генерал.
--Татьянин день сегодня. У меня жена тоже Татьяна.
--Событие, - оживился Леха. - Где тут в городе цветы имеются?
--Январь. С цветами туго.
--Плешь все это, маршал.Гони к цветочному магазину.
--Извините, пожалуйста. Мне побыстрей домой надо, - попросила
девушка.
--Уважьте, Татьяна. Такой день - раз в году. И Леха Нефартов не
вечно в куражах. К цветочному, полковник. И побыстрей. Разговоры с органами,
штрафы и все прочее - беру на себя...
Минут через пять Леха вторгся в магазин. У прилавка скучали
покупатели и ничего не покупали. Кенара слушали, рыбок рассматривали.
--Какие цветы взрастили, товарищи цветоводы?
Молоденькая продавщица, похожая на мышь, метнула на Леху
неприятный взгляд и ничего не ответила.
--Цветы имеются? - крикнул он.
--Хризантемы в горшках, - на ходу бросила мышь, вильнув
предельно короткой юбчонкой.
--Прошу сто штук.
--Двести не хотите?
--Давай двести. Да побыстрей - такси меня ждет.
--Ирина Леонтьевна, - позвала мышь, - подойдите, тут какой- то
сумасшедший.
--Гражданин, чего желаете? - деловито и серьезно спросила
дородная Ирина Леонтьевна.
--Двести хризантем. В горшках...
--У вас что - похороны или свадьба? - улыбаясь, спросила она.
--Свадьба.
--Двести, конечно, не наберем. Осталось сорок...сорок ровно, -
она заглянула в шпаргалку. - Ровно сорок.
--Беру все. Сколько на бочку?
Тут почему-то поднялся гвалт: всем понадобились хризантемы. Но
Ирина Леонтьевна была молодец. Она молча щелкала на счетах.
--С вас сорок восемь рублей. Цветы вон там, в углу. Леха
протянул пятьдесят рублей, потом пошел в угол, заставленный горшками, вынул из
кармана перочинный нож и ловко, словно с садовой клумбы, начал срезать
хризантемы под корень, оставляя горшки на полу.
В магазине все приутихло. Лишь кенар посвистывал в клетке.
--Горшки, между прочим, никто за вас убирать не будет, -
съязвила мышь.
--Опусти юбку, легкие видать, - кольнул Леха.
Обхватив одной рукой букет, он, наконец, разогнулся, спрятал
перочинный нож, шумно нюхнул хризантемы.
--Ну, бывайте, кони карие, - улыбнулся он, направляясь к двери.
--Сдачу, гражданин! - крикнула Ирина Леонтьевна.
Леха не ответил. Он подлетел к такси, открыл дверцу.
--Держите, Таня. От Лехи Нефартова...
Белая пена цветов закрыла девушку, наполнила кабину свежестью.
--Что вы, так нельзя...
--Кто сказал, что нельзя? В Конституции об этом ничего не
написано. Поехали, вице-адмирал!
Он подвез ее к самой парадной на Мойке и понял, что сейчас они
расстанутся так же внезапно, как встретились. И может, встречи более никогда в
жизни не будет...
Помог ей выбраться из машины. Осторожно и неуклюже поддерживая,
вошел в парадную. Поднимались они долго.
У ее двери Леха вдруг вынул авторучку и прямо на стене написал
свой адрес.
--Если захочется, напишите, Таня, Лехе Нефартову. Он будет
ждать...
--Спасибо, - произнесла она, краснея от смущения, еще не
отдышавшись.
"Может, еще свидимся когда", - подумал он, спускаясь с
лестницы. А потом, сев в машину, повторил вслух:
--Может, еще свидимся.
--Деньгами соришь зря, - проворчал водитель.
--Плешь - деньги. Перед этим горем - плешь. Что все наши
дерганья перед этим горем...
--Без ног, конечно, ей тяжело, - вздохнул водитель. - Да и
родителям не легче. Только представить: мой сын или дочь в таком виде - хуже не
придумаешь.
--Хреново все же мир устроен. - Леха закурил. - Толкуют о
хорошей житухе...А вот у тебя, например, родился слепой малец - несправедливо.
Сколько хлеба ни намолоти, какие песни ни пой, а трагедии все-таки будут всегда.
Такая же Татьяна может родиться и через тысячу лет. Вот и толкуй о
счастье...Таких вот безногих, слепых, горбатых собери всех вместе - большое
государство на земле получится.
--Целая Франция. Или Турция, - подтвердил водитель.
--Во, кони карие! Выходит, весь шарик счастлив, а на нем торчит
несчастная страна. Такая вот вакса, генерал...А девчушка славная.
--И на лицо приятная, - согласился шофер.
--Хотел я ее на лестнице на руки взять, да какой-то стыд
дурацкий. Со стороны, думаю, кто посмотрит - нелепая картинка...Отчего это на
Руси стыдятся хорошее делать? Стыдятся место уступить в трамвае, стыдятся
женщине рукавичку поднять. Собственной доброты стыдятся. Ведь бывало, как -
стоишь подругу ждешь, а цветы прячешь - вроде стыдно. По селу идешь в фуфайке
поганой - ничего, ноздри в зенит. А в чистой сорочке да еще при галстуке -
стыдуха, кони карие. Иной и полюбил бы такую вот, как эта Татьяна. И в жены бы
не прочь ее взять, а по улице с ней пройти - со стыда сгорит. Уезжай на
необитаемый остров. Я, генерал, и себя имею в виду, во мне та же мук-а...
Леха умолк. И молчал теперь всю дорогу.
Снова заскреблась тоска.
Повалил снег. Крупные хлопья бились о стекло, как мотыльки.
Водитель включил "дворники".
Машина уже остановилась на площади около аэровокзала,а Леха
неподвижно сидел,запрокинув голову,закрыв глаза,и думал.
--Приехали, - шофер потормошил его за рукав, полагая, что
пассажир задремал. Но Леха не дремал. Ему не хотелось выходить из уютного,
теплого одиночества такси.
--У тебя дети есть? - спросил он, не открывая глаз.
--Сын.
--Пацана бы заиметь - это здорово...
Леха выпрямился, расплатился.
--Сдачи не надо, друг. Это не чаевые. Купи сыну какую-нибудь
добрую дребедень. От Лехи Нефартова...
Он вылез в снегопад и, покачивая портфелем, энергично зашагал к
зданию аэровокзала.
.