ОКЕАН
Почитывая купленные на вокзале газеты, я ехал в Москву скорым
поездом. Стало смеркаться, дали свет. Мягко, усыпляюще качало вагон, и
большинство пассажиров начало дремать, откинувшись на спинки кресел. Мой сосед,
оставив вещи, где-то пропадал, скорее всего, в ресторане - иначе, где еще так
долго можно пропадать? Но когда я вышел покурить, увидел, что он стоит в тамбуре
и, глядя в окно двери, улыбается. Со спины я видел, что он невысок ростом,
коренаст, чуть кривоног, а темное стекло отражало улыбку, залысины, седые виски.
Он глядел в окно отстраненно, думая о чем-то, не замечая меня.
--В Москву? - вдруг спросил он, обернувшись. Улыбка с лица не
сошла, молодые синие глаза живо сверкали.
--Да.
--А я в Бологое.
Чувствовалось, что ему непременно нужно поговорить, пообщаться
с другим человеком. Я пошел ему навстречу, сказав:
--Хорошее у вас настроение.
--Еще бы - отличное! - подхватил он.
--Крупно выиграли по лотерее?
--Совсем не то. Больше. Значительно больше. Я - счастливый
человек. Да, да, только не смейтесь - счастливый...
--Это большая редкость.
--Вам, наверное, очень хочется знать - почему? Люблю! - выпалил
он, и действительно улыбка счастья светилась на его лице, но тут же по-детски
нахмурился. - Только вы не смейтесь, пожалуйста.
--Что вы. Разве это смешно...
--Вот вы молодец. Понимаете, что не смешно. А любой другой -
засмеялся бы. И расскажи им - скажут, мол, избитый, неинтересный факт. Верно,
нового маловато. Санаторий, случайное знакомство с женщиной. Некоторые именно
для такого знакомства случайного и едут в санатории и дома отдыха. Но погодите.
У меня не просто так. Я, знаете, полвека с двумя хвостиками прожил, а в домах
отдыха или санаториях не бывал. Вот печенью приболел крепко. Полтора месяца в
больничке отвалялся. Потом направили в санаторий в Старую Руссу. Ну, поехал.
Живу. До обеда процедуры разные, всякие. Потом - свободен. Делай что хочешь. Я в
лес хотел. Костерок разложу. Хлеб поджариваю, покуриваю. Осень! Красота! Хорошо!
По вечерам - все на танцы. А я - вот беда - не умею. Да и, как
говорится, ростом не вышел. Стесняюсь. Книжку лучше почитаю. Или в шахматишки с
кем. На какой же день? На пятый, кажется, да, точно - на пятый день сижу один в
лесу у костерка. Вдруг слышу: "К вам можно погреться?". Оглянулся - женщина.
Молодая, красивая - прямо беда. Очень красивая... "Пожалуйста", - говорю. И
смущаюсь. Я, честное слово, кроме жены, никого не знавал. И после того как
умерла она два года назад - амуров не было. Не умею...
Ну вот. Села она на бревнышко напротив, руки к огню протянула.
На деревья осенние глядит. "Хорошо здесь", - произносит. А сама такая красивая,
что я глядеть ей в лицо боюсь. Разговорились. Она, оказывается, тоже в санатории
вторую неделю отдыхает. Или, там, лечится - не в этом дело. Живет в Бологом, в
детском саду работает. Татьяной Васильевной зовут...
Больше, пожалуй, часа просидели мы, и меня - вот беда - все
время удивляло и страшило: отчего такая интересная женщина сидит со мной у
костра? Неужели нет у нее более достойных людей и развлечений?
Направились к дому. "Завтра опять пойдем в лес", - говорит.
Условились. После обеда на этом же месте. Я в ту ночь все о ней думал и время
торопил. Ну, опять сидели мы в тот день. Да что в тот день? Все время было каким
- то невероятно сказочным. Однажды приглашает она к себе. В комнатках обычно
живут двое. "А я одна сейчас, - говорит Татьяна Васильевна, - моя соседка
уехала, и пока никого не подселяют...". Ну, собрался с духом. Хотя мысль
сверлит: зачем приглашен? Неужели такой красавице нужен этакий сморчок старый,
какой я и есть? Ей - тридцать четыре. Мне - полсотни с двумя хвостиками. Кругом
полно молодых, интересных мужиков. Словом, - загадка, отгадать которую по сей
день не знаю как...
Пошел, хотя сомневался, не подвох ли здесь заложен. Оказалось,
нет, не такая она. Без форса, без хитрости...
В тот вечер случилось такое, что появилось у меня право
спросить - неужели у нее ко мне что-нибудь серьезное? "Да", - говорит. Вот и
пойми...Муж у нее, дочке десять лет. Фотографию показала - красивый мужик. Не
мне чета. "Ты лучше, - говорит. - Он грубый и мне изменяет, и дурак. Я с ним все
равно разойдусь...". "Господи, - думаю, - как же можно изменять такой красивой
женщине? И потом - неужели я такой умный?".
Ну, началось у нас. Предполагал, что только в кино да в книгах
художественных такое бывает. Нет, вот оно! Невероятное! Сказочное! Такого
плюгавого черта и любит - прямо беда - такая дивная женщина. За что? Не сон ли?
Я будто заново родился на свет божий. Другим, понимаете, человеком стал.
Уверенность откуда-то взялась, как из космоса или непонятно откуда. Душой и
телом, кажется, вырос.Новым стал - прямо беда...
--Какая же беда? Это счастье редкое. Быть может, единственное
счастье истинное, - сказал я, захваченный его восторгом, радостным удивлением и
откровением перед незнакомым человеком.
--Конечно. Но жаль. Поздновато. Если б пораньше нам
встретиться. Жена у меня тоже была хорошая. Но честно скажу - ничего похожего на
подобное чувство у меня к жене не было, не было... - Он умолк, чуть задумался,
будто решая при мне еще раз - действительно ли не было или, под сильным
впечатлением нового чувства, забыл. И, сжав кулак, провел им перед собой
утвердительным взмахом: - Нет, не было. И ведь что получается: выходит, я всю
жизнь себя не знал. Не знал, кто я на самом деле. Робел, жил вполсилы, вполдела,
частично жил. Выделиться - боялся, какой спор - помалкиваю. Мастером мне
предлагали - я столяром на судоремонтном работаю - куда там, отказался. В хоре
пел, а у меня, оказывается, голос. Э, теперь бы я запел! Теперь я кто? Океан
Тихий, а был тихой лужей!
Он смутился, усмехнулся, как бы над собой.
--Ну, не океан, допустим. Море. Озеро. Река. Но все равно не
лужа. Нет, не лужа...
Проводница, направив взгляд нам под ноги, замела в совок
несколько окурков, прошла в другой вагон. Прогрохотал встречный.
--Я к Татьяне еду в Бологое. Скоро вместе с дочуркой ко мне
переберется.
Он помолчал. Мелькавшие за окном огни станции всполохами
высвечивали его возбужденное лицо. Простоватые черты были неинтересны,
незамечательны, но нервное возбуждение и большое чувство одухотворяли все,
особенно глаза.
--Вы извините, что так распахнулся перед незнакомым человеком,
- произнес он, глядя в окно. - Хотя именно и можно перед незнакомым, с ним ведь
больше не встретишься никогда.
--Гора с горой, как говорится...
--Нет, это только говорится.
--Пойдемте в вагон. Холодновато, - предложил я.
--Вы идите. Покурю еще. Мне, наоборот, жарко.
Я вошел в вагон, сел на место. Находясь под впечатлением
простодушного рассказа, пробовал представить ту женщину. Неужели на самом деле
так интересна? Наверное, преувеличение. Скорее всего, она красивая и дивная лишь
в его глазах. Но разве это важно? Разве есть красота вообще? Мне вспомнились
слова: "Океан Тихий, а был тихой лужей...". Вот оно - главное чудо...
В Бологом мы расстались. Даже не зная имен друг друга, мы
крепко пожали руки, и счастливый человек вышел на перрон.
Он шагал широкими шагами, крепкий, коренастый, устремленный.
Потом заметил что-то впереди, ускорил шаг. В дальнем свете вокзального фонаря я
остановил взгляд на женщине. Лицо ее было видно смутно, но когда она тоже
двинулась навстречу моему счастливцу, я рассмотрел, что оно действительно
красивое, похожее на лица венециановских русских крестьянок.
И во мне шевельнулась зависть к чужому позднему счастью.